Интервью с Писаревым Романом Владимировичем

– В России в последнее время книжный бизнес сильно просел из-за кризиса, да и вообще люди стали меньше бумажные книги читать. В Англии с этим как? Стало меньше заказов?

– Я заметил, что книги с хорошими иллюстрациями всегда востребованы. Да и нет в Англии кризиса такого серьезного. Многие издательства там процветают, на них работают хорошие художники. Сравните. Иллюстрация, которая в России стоит в лучшем случае 5 тысяч рублей, в американском издательстве – порядка 5 тысяч долларов.   Англичане извиняются, что мало платят, но ты там проиллюстрировал книжку, и потом можешь год жить спокойно. К тому же в  России деньги тебе не всегда сразу перечисляют, а растягивают выплату на какое-то время. А могут и вовсе не перечислить. В Англии такое исключено.

     В России практически ни одно издательство не платит нормально.  Да еще и отношение жлобское. Мне одно известное издательство несколько раз предлагало нарисовать им обложку. За смешные 15 тысяч рублей. Я согласился. Даже пошел навстречу редактору и не настаивал на обязательном в таком случае заключении договора. Четкие сроки они не обозначили, попросили лишь не затягивать. Я нарисовал, отослал, получаю ответ: «Мы опоздали, нужно было сдать  работу вчера».  Издательства на писателях и художниках хорошо зарабатывают, но на них же и экономят. И выходит замкнутый круг. Книги не раскупаются еще и потому, что в них дешевые иллюстрации. 

     Раньше в СССР как было: при издательствах существовали худсоветы. Они следили за качеством книг. У художника имелась возможность проявить инициативу – обратиться в издательство. Но для этого надо было иметь веские основания – быть хорошим профессионалом. В Союзе художников можно было получит грант на иллюстрацию книги. Допустим, хочу я проиллюстрировать «Донские рассказы», выхожу на худсовет. А он в случае положительного решения, дает возможность работать на творческой даче на полном гособеспечении.  Благодаря этому у нас раньше издавалось много хороших книг. А сейчас художников немыслимое количество, подавляющее большинство – очень слабые, среди них всегда найдется тот, кто  согласится работать за копейки.

– Почему стало так много слабых художников?

– Потому что сейчас многие институты, даже технические, в погоне за деньгами начали художников выпускать. Стало много платных студентов. Я у одного такого, который совсем не тянет в рисунке, спросил: «Почему ты пошел в искусство, а например, не в науку? Может из тебя получился бы Ландау или Перельман». Он ответил: «Для этого надо математику знать». Но ведь художник, он тоже должен знать много всяких «математик»! Раньше 5-6 раз поступать в Мухинское – это считалось нормально, а некоторые поступали с десятого раза. Сейчас за деньги можно все. Людей затаскивают в институты практически с улицы, что отражается на качестве подготовки и снижает общий уровень искусства. Я видел, как у сильных ребят, попавших в слабые группы, падал уровень мастерства, потому что думать уже не требовалось – все, что ни нарисует, будет хорошо. А раньше в Мухе мы кайфовали от учебы. У нас была негласная конкуренция.         Мы старались быть достойны друг друга. В жизни – друзья, в искусстве – враги. У меня знакомые преподают в Мухинском училище, они говорят, что подобного сейчас не наблюдается.

     Доступность платного обучения развращает не только  студентов, но и преподавателей. Я когда стал деканом факультета в вузе, вынужден был уволить большинство преподавателей. Многие не соответствовали занимаемой должности и переманивали ребят на какие-то свои частные курсы. Говорили: «В группе ты нормально живописи не научишься, а если  будешь ходить ко мне в мастерскую на индивидуальные занятия, тогда есть шанс». Получалось, что студент платил дважды, а хорошим художником так и не становился.

     Есть, конечно, в искусстве сильное талантливое ядро, но вокруг них много трутней и мух. Сегодня выпускаются легионы художников, которые никому не нужны и ни на что не способны. И им ничего не остается, кроме как пиарить себя. «Творец» покрасил два мусорных бачка – один в красный цвет, другой – в зеленый.  И написал целую книгу, для чего он это сделал, что хотел этим сказать.  В Европе это именуется personality: он, видите ли, считает, что искусство должно быть именно таким, а кому не нравится, тот его просто не понимает. Но человек должен заслужить право так говорить. Пикассо, один из основателей кубизма, в то же время был одним из лучших классических рисовальщиков ХХ века. А тут получается, человека даже близко в искусстве нет, а он уже что-то «считает». По этому принципу все сейчас строится. Сегодня же на выставки стало неинтересно ходить. Раньше выставка – это была песня. Приходишь, посмотришь, и хочется работать – руки чешутся. А сейчас…  Последняя выставка, которая ярко запомнилась, была в начале 90-х в Манеже. В этом смысле мы скоро приблизимся к Западу. Нас от них всегда отличало то, что в России художники в основной своей массе были думающими людьми и профессионалами высокого уровня.  

– Разве на Западе художники меньше думают?

-  Думают, но, вероятно, другими категориями. Категориями псевдоискусства. Чтобы покрасить мусорный бачок, не обязательно становиться художником. 

Еще у них, на Западе, принято быть специалистами в узких областях. Если рисуешь классическую черно-белую иллюстрацию, так дальше и пойдешь. Мой английский издатель как-то попросил меня сделать тестовую цветную картинку к сказкам "Тысяча и одна ночь", чтобы получилось что-то среднее между персидским искусством и стилем норвежского художника эпохи модерн Кая Нильсена. Как их совместить? Я обложился книгами по искусству, сделал иллюстрацию, приношу. Издатель глядит на нее и молчит.  А я волнуюсь, спрашиваю: "Ну как, будет заказ на книгу?" Он аж подпрыгнул: "Конечно, будет! Я просто смотрю и не верю, что ты мог это сделать".  Я раньше рисовал им только черно-белую графику, а тут его поразило, что я могу, оказывается, и с цветом работать. В другой раз обращается: "А можешь сделать не пятицветные, а трехцветные обложки?" Отвечаю: "Это будет очень тяжело, но я постараюсь". За вечер нарисовал эскиз и прислал ему. И он опять в ступор впал. Не от того, что увидел шикарный рисунок, а от того, что я разрушил его стереотип. Иностранцы поражаются нашей многогранности. Наши художники – универсальны. Знают и живопись, и графику, еще и лепить умеют.  В России вообще люди очень творческие. Я вот в электрике соображаю, столярничаю, готовить могу. Приехал в Англии к одним богачам, вижу, они шикарной парадной саблей XVIII века, инкрустированной золотом, в камине ковыряются. А я сам не свой от оружия: взял эту саблю отреставрировал – так они ее на стенку повесили и теперь с нее пыль сдувают. Эразмус, зная об этих моих разных умениях, то ли в шутку, то ли всерьез спрашивал, не смогу ли я побитое молью чучело пингвина «отремонтировать» из коллекции прадедушки – Чарльза Дарвина.

– Казачья тема – больная для вас?

– Не то слово. Мне кажется, горечь Гражданской войны сидит в нас на генном уровне. От нас, детей, ведь скрывали правду о предках, чтобы нам же не навредить. Хорошо помню, когда я спросил свою бабушку из Каменска, где «Тихий Дон» снимали, о казаках, она сказала, чтобы я даже это слово не произносил. Эти люди пережили геноцид, от того и боялись казаками называться. Я часто бываю на родине. И вижу, что в каком-то  смысле геноцид казачества продолжается, только теперь в других формах – культурной, экономической. Тяжело очень жить на Дону. Я когда по хуторам ездил, видел много брошенных хороших домов с целыми стеклами. Обидно, что исчезает народ со своих земель. Уезжает от плохой жизни в поисках лучшей доли. И на этом фоне, конечно, смешно и грустно смотреть на, казалось бы, взрослых людей, которые в больших городах играются в казаков. Все что ни  делают эти ряженые хлопцы, увешанные скобяными изделиями, направлено против возрождения красивого народа. Мой кум замечательный писатель Борис Алмазов как-то справедливо назвал их  махновцами.  Хочется многим сказать: «Вам, господа хорошие, не идет вся эта форма, медальки и крестики, которые вы на себя нацепили. Зачем вы казаков дураками показываете?».  Меня как-то в детстве отвезли на старый казачий хутор. Я увидел у одного деда в притолоке настоящую казачью фуражку, попросил подержать, посмотреть. В ответ я услышал: «Такую фуражку нельзя держать, смотреть – ее заслужить нужно». На Дону говорят: «Сын казачий – сын казачий, внук казачий – хрен собачий». Лучше оставайтесь тем, кто вы есть, и занимайтесь тем, что умеете делать. И это подействует на окружающих лучше, чем шашки и ордена.  Они больше и вас, и казачество уважать будут.

– Отношения с Западом в последнее время сильно ухудшились. На вашей работе это как-нибудь отражается?

– Испортилось отношение не к нам, а к нашим жуликам-олигархам, которых мы и сами не любим. К нашему народу и культуре в Британии как относились, так и относятся с величайшим уважением, желанием помочь. Мне в частности в данный момент англичане пытаются раздобыть дефицитное оборудование для офортной печати. Хорошими взаимоотношениями мы культурно обогащаем друг друга. Когда я получал визу художника, консул так и сказал: «Мы уверены, что вы принесете пользу английскому государству» 

Владлен Чертинов, специально для "Фонтанки.ру"

Полностью интервью с Писаревым Романом Владимировичем можно прочитать здесь –

https://www.fontanka.ru/2019/10/05/034/