Валентин Новиченко о технике гравюры

При знакомстве с гравюрой меня восхитило мастерство, с которым исполнены репродукционные гравюры. Имея в своем распоряжении линию, граверы изумительно передавали фактуру материала (небо, земля, архитектура, портрет).

   Сейчас гравюра (ксилография, линогравюра) является авторской, то есть художник задумывает свое произведение в гравюре – сам ее режет, сам ее печатает.

      Особенно интересна цветная гравюра – здесь необъятное поле творческой деятельности. В своей практике я столкнулся с новым в то время материалом – нитролинолеумом, испробовав его возможности, я отказался от ксилографии, так как он позволяет работать как резцами для линолеума, так и резцами, используемыми в ксилографии. Материал широко распространен, дешев, удобен в реставрации, испорченных мест нет.

       В сравнении с живописью гравюра имеет свои преимущества: первое – тиражность; второе – вариантность (прямое и зеркальное изображение) и третье – фиксированный процесс работы (промежуточные оттиски). Работая над гравюрой, делаешь пробные оттиски, которые сохраняют этапы работы над ней. Часто бывало – оттиск, выполненный с еще незаконченной гравюры, оказался лучше, чем последующий, отпечатанный с доработанной доски. Значит, вновь возвращаешься к нему. Живописец лишен этой возможности. Знаю по своей практике. А в гравюре, пока у тебя сохраняется «доска», на дополнительных оттисках можешь делать нужные исправления. Постоянно имея перед глазами гравюру и оттиск с нее, проверяешь композицию, рисунок. Гравюра дисциплинирует художника в средствах, заставляет продумывать ход работы.

     Как-то так получилось, что творческая биография моя началась с гравюры. Линогравюру я изучил самостоятельно.  В училище ее преподавали, но художников–профессионалов, работавших в гравюре, к тому времени в Свердловске не было. Когда я принес свои первые опыты Борису Васильевичу Павловскому (тогда старшему научному сотруднику Свердловской картинной галереи) он воскликнул: «Впервые держу в руках гравюры, выполненные местным мастером». Познакомил меня с коллекцией гравюр, которыми располагала галерея, и, конечно, пожелал успехов в избранном пути.

     

Странные обстоятельства наблюдаю за собой: захотелось заняться гравюрой, линогравюрой, в частности. Обрел кучу старого нитролинолеума, выброшенного взамен нового. Линолеум, выдержанный временем, однородный по составу.            

     С гравюрой я столкнулся впервые, когда мне было 12 лет. Попалась какая-то детская книжка с гравюрными иллюстрациями. Они мне не понравились - грубо были сделаны. Второе знакомство состоялось в 1947 году, когда мне в руки попала книга «История искусств» Гнедича. Иллюстрации в ней были выполнены в гравюре на дереве (ксилография). Я был восхищен мастерством гравюр, линией, передававших материальность камня и облаков, шелка, мрамора и металла, состояния природы, многофигурных композиций и портретов с живым блеском глаз.   Ознакомившись с книгой «Техника гравюры», изготовив резцы и остальные принадлежности. Приступил к резьбе. Резцы, что изготовил сам, оказались лучшими из всех, приобретенных позднее у «мастеров».

     Первая проба показала, что я могу делать в линогравюре почти то же, что позволяет ксилография. Дело в резцах, в том, как они выполнены. Линолеума много, ничего не стоит, а дерева – пальмы, бука, самшита – нет. Да и сложно изготовить «доски». Таким образом, я сразу отказался от ксилографии, хотя имел две пальмовых доски и несколько буковых, которые отдал товарищу. Гравюра «подбирает» себе людей, любящих ее. Скольким художникам я предлагал заняться гравюрой, офортом – не захотели, хотя много потеряли.      

      Гравюра обладает уникальными свойствами - она допускает значительный тираж. В 1955 г. в Свердловском книжном издательстве вышла книга «П.П. Бажов. Публицистика». Мною для фронтописа был вырезан портрет П. Бажова на нитролинолеуме. С этой гравюрной доски был отпечатан 10000 тираж. Печать получилась отличной, гравюра позволяет следить за процессом работы над ней, сравнивая промежуточные оттиски. Бывало, печатаешь первый оттиск – это уже радость увидеть, что у тебя получилось. Корректируешь резьбу, сохранив оттиск (контрольный), снова печатаешь - видишь, что стало лучше, а что, увы, хуже.

    Живописцы не располагают такой возможностью, то, что «улучшил», уже ни с чем не сравнить. Еще одна благодатная особенность гравюры – доска имеет «зеркальное» изображение – эскиз, с которого она делалась. Ты имеешь левую и правую композицию. Бывает, «обратная» композиция становится «законной», а изначальный эскиз –  наглядный пример – как надо относится к композиции. В одной публикации об офортах Рембрандта искусствовед сделал открытие: «Офорты Рембрандта надо смотреть в зеркале, тогда  ты увидишь подлинного Рембрандта». Я понимаю, почему у Рембрандта так получилось. Человек он был импульсивный. Сделав «вчерне» эскиз на бумаге, тут же начинал работать на доске иглой. В результате вся работа проходит на доске. Я из своей практики знаю, когда занят доской основное время, композиция строится исходя из этого вида. Отпечатаешь – разочарован:  композиция доски лучше, чем оттиск с нее. Но есть художники, которые разрабатывают  досконально эскиз и потом пунктуально придерживаются его. Гравюра дисциплинирует художника, заставляя продумывать ход работы. То, что вырезано резцом, не закрасишь, не соскоблишь, как  это возможно в живописи.     

    Особенный творческий интерес испытываешь, занявшись цветной гравюрой в 3-4 доски. При печати рождается, по сути, совершенно другая работа, так как во время контрольных оттисков получаются непредвиденные изменения от задуманного. Цветная гравюра близка к живописи, но, конечно, не заменяет живопись. Среди почитателей гравюры есть особые ценители, принимающие цветную гравюру как рафинированную ее особенность – не повторять живопись. Но все решает талант художника.      

     Осваивая цветную, гравюру, осваиваешь, по  сути, новую специальность – печатника. Печатанье цветных гравюр (особенно офортов) художника захватывает своим колдовством. Пробуешь печатать той или иной краской или в другом порядке досок, и оттиск тебя удивит непревзойденным свойством. А если подготовить бумагу,  предварительно тонировав ее?       

        Я попробовал и удивился. Печатая цветную гравюру, накатав густой слой краски, получаешь «жирный» оттиск на бумаге. Нужно снять лишнюю краску, наложить этот оттиск «лицом» на чистый лист и еще раз кладешь под пресс. Второй оттиск с «жирного» получается удивительно нежный. Печать непосредственно с доски не дает такого результата. На практике у художников я не встретил подобного способа. Значит, это -  мое открытие. Рекомендуется печатать сначала светлые краски, заканчивая темными (кроющими). А если попробовать печатать с темных (черная), последовательно доходя до светлых, то краска, наложенная на черную, дает новый цвет. Есть в этом случае два варианта: 1.Печатать вторую (цветную) краску по высохшей черной. 2.Печатать по сырой черной. Будут совершенно разные результаты. При  печати цветной авторской гравюры можно применять «раскат» краски в тоне и цвете. Можно применять местную подцветку, в зависимости от замысла автора. Важна не чистота принципа, а получаемый результат. Выставочная практика свидетельствует: если график обладает хорошим живописным видением, он применяет цвет так, как сочтет нужным.  

         Почему художники не вняли моему совету заняться гравюрой? Думаю, сдерживающая мысль – занятие гравюрой требует дополнительных затрат, обустройства рабочего места для резьбы, печати, а в начале – элементарной шлифовки поверхности доски. Нужны резцы, раскатные валики, печатный пресс. Офорт требует еще большего внимания. Сейчас наступила эпоха компьютера, ксерокса. Хоть черный рисунок, хоть цветная акварель – все это сделает копировальная техника. Вроде бы возникает вопрос: «А нужны ли гравюры, офорты?». В свое время появление фототипии «похоронило» репродукционную гравюру. Не настало ли время «похорон» авторской гравюры? Думаю, нет, Авторская гравюра, так же как и живопись, уникальна по своей природе. Мы узнаем даже о характере гравера, по его почерку.         

      Современная множительная техника обслуживает потребность бытового дня, искусство же гравюры служит другим целям, это уже сфера духовной потребности. Просматривая ретроспективные выставки гравюры, восторгаешься мастерством художника, сумевшего ограниченными средствами (черной линией) выразить богатство предметного мира, в портретах – передать блеск глаз, глубину цвета черного бархата, в пейзажах - воздушность облаков и глянец воды. Это мастерство было вызвано потребностью заказчика, Но вот не стало заказчика, нет художника-гравера, а произведение его трогает спустя 30 лет. Значит, никакая техника не заменит рукотворную работу. Этим она, гравюра, останется ценностью непреходящей.                                                                                                                                                                          

Записано    25.09. 2000 г.

Источники: www.odl-art.ru, www.pole-gallery.ru

25 тысяч километров за 25 дней, или Что такое Конгресс экслибриса

Я в Амур влюблен; охотно бы пожил на нем года два.
И красиво, и просторно, и свободно, и тепло.
Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы.
                                                                                        А. П. Чехов

Самое трудное для меня — не скатиться до банальных сравнений «нашей» и «той» жизни. Потому как и без путешествия за границу каждый знает, какие и насколько мы разные. Впрочем, я так же далек от беспристрастного рассказа о своей авантюре, как и от роли заочного гида по Швейцарии. Ведь именно туда мне довелось попасть нынешним августом.
До недавнего времени область моих географическо-туристических интересов ограничивалась родным Дальним Востоком и Поволжьем, откуда идут мои корни. Как художник я помышлял даже о возможности свести в одной работе Амур-батюшку с Волгой-матушкой. Никакие заграницы не задевали меня своими красотами и комфортами. И хотя наши художники, среди которых есть близкие мне люди, не раз привозили из дальних краев множество интересных работ, я был уверен, что подобные пленэры не мой удел. И не по причине неизбежных финансовых сложностей, а потому что с некоторых пор мои вылазки на природу с рисовально-пишущими принадлежностями не давали ощутимых воплощений в творчестве. Да, есть такие художники, которые черпают свое вдохновение из литературы, размышлений, общения с интересными людьми и потому особо не стремятся к перемещениям по Земле. Таких с каждым годом становится все больше. А реальных пейзажей, натюрмортов, портретов все меньше встречаешь на выставках, да и в мастерских тоже. К сожалению или к счастью — не знаю, но в наши дни это уже мировая практика изобразительного искусства. Сегодня художник волен экспериментировать, медитировать, рефлексировать и синтезировать как того пожелает. Творчество и ответственность за созданные им творения — вот, думаю, что является оправданием всех поисков художника.
Моя давняя страсть — ЭКСЛИБРИС. Что это такое, как выглядит и зачем нужен — в двух словах не расскажешь, хотя без пояснений мое дальнейшее повествование потеряет всякий смысл. Ведь из-за экслибриса я отправился в эту альпийскую страну.
Традиционно понятие ex libris означает «из книг», то есть «книжный знак», которым издавна маркировали свои библиотеки истинные ценители книжного знания — библиофилы. С одной стороны, это «знак духовной связи владельца со своим богатством», с другой — «свидетель любви к книге и показатель образованности». А для художника, создающего экслибрис, он как «пробный шар для испытания своего композиционного дара и технического мастерства». Мне уже приходилось писать о том, что экслибрис — это графическая миниатюра, в символической форме отражающая характерные (личные, профессиональные и другие) качества владельца книжного или иного собрания.
Вслед за книголюбами ценность данного феномена поняли представители других интеллектуальных профессий: журналисты, юристы, ученые, врачи, бизнесмены, чиновники, военные, которые сначала в своих странах, а в 50-е годы прошлого века объединились в Международную организацию обществ коллекционеров и художников экслибриса (FISAE).
Конечно, интересы коллекционеров экслибриса весьма разнообразны. У некоторых собраны тематические коллекции: кошки, лошади, совы, морские коньки, музыкальные инструменты, шахматы или женщины, эротика, Дон Кихот, А. Сент-Экзюпери и др. А кто-то коллекционирует геральдические знаки, отдает предпочтение знатным фамилиям или географическим областям. Владельцев коллекций т. н. генерального типа целенаправленно интересует в экслибрисе его здравое начало: периоды, страны, техники изготовления, художники. Таким образом, книжные знаки являются исчерпывающим источником особенностей развития вкусов и стилей времени. Кроме того, именно экслибрисы служат не только документом хозяина книги или коллекции, но являются сертификатом дружбы и сотрудничества между их владельцем и создателем.
Поразительно: нынче в России зарегистрировано 350 тысяч (!) общественных организаций, деятельность которых охватывает все стороны жизни государства: политику, экономику, религию, искусство, медицину, спорт и др. «Особый интерес представляют сообщества культуроведческого характера, ибо они объединяют людей не по профессии, общественному статусу, вероисповеданию или возрасту, а по увлечению и страсти», — пишет В. Беликов, президент Российской ассоциации экслибриса (РАЭ), созданной в 2003 году под эгидой Международного союза книголюбов.
Несмотря на многолетнюю активную деятельность Музея экслибриса (открыт в 1991 году в Москве), выставки экслибрисов не избалованы вниманием зрителей. Для многих это «непонятная художественная эквилибристика», как прозвучало в одном из отзывов к выставке, приуроченной к созданию РАЭ (г. Вологда). Экслибрисное дело сегодня в России менее всего выгодно с точки зрения конъюнктурного или коммерческого успеха. Это — удел думающих и понимающих людей культурной среды. «Всякая новая эстетическая реальность делает человека, ее переживающего, лицом более частным, — писал И. Бродский. — Чем богаче эстетический опыт индивидуума, тем тверже его вкус, ... тем он свободнее».
Хотя, конечно, увлекаясь чем-либо, мы часто делаем это безотчетно. «Люблю — и все тут!» Подобная любовь-страсть и позвала нас на XXXI Международный конгресс экслибриса в древний городок Ньон (Швейцария). Как тут было не рискнуть!
Когда я обратился в одну из хабаровских турфирм для оформления своей мечты, сотрудница, узнав о ее цели, изрекла буквально следующее: «Так это же ваша блажь!», не понимая или не веря, а может, и от неожиданности перед тем, что гражданин с чистым загранпаспортом решил отправиться сразу аж в Швейцарию. И предложила для начала прокатиться хотя бы в Китай. Подобное неверие нескольких наших туроператоров навело на мысль об их коллегах в Москве, где четко и оперативно и были подготовлены все документы.
Свою благодарность выражаю нашему Министерству культуры и Союзу художников, ректорату ДВГГУ и родному деканату ХГФ за помощь и поддержку в осуществлении моего замысла. Все-таки 25 тысяч километров за 25 суток, где были поезда, самолеты, водный транспорт, автобус и даже зубчатая железная дорога (по- нашему «фуникулер»)!
Программа специального тура по Швейцарии для участников конгресса началась 18 августа, когда мы пересекли границу страны и приземлились в Цюрихе, называемом иногда восточной столицей. Оставшиеся до начала конгресса дни задумано было использовать максимально насыщенно. Поэтому каждое утро, как на работу, наша группа (художники, коллекционеры, организаторы мероприятия и их родственники) занимала места в вагоне поезда «Евро-Сити» и отправлялась то в Базель, то в Люцерн, то в Берн и, наконец, на самый запад страны — в Женеву. Рассказывать обо всех виденных нами красотах не стану — не тот формат. Скажу лишь, что больше всего меня поразило полнейшее отсутствие уличной рекламы и то, что все магазины здесь работают до 17 часов (а галереи до 16). Кроме того, нельзя не заметить, что сутки здесь делятся четко на время работы, когда кроме туристов никого не увидишь на улицах, и время отдыха, когда швейцарцы высыпают на улицы и занимают все места в барах, кафе и т. д.
Сам конгресс проходил четыре дня (23–27 августа) и собрал свыше трехсот участников. Поскольку в Швейцарии три государственных языка (французский, немецкий и итальянский), то с моим примитивным английским активно участвовать в слушаниях по программе форума мне не удалось. Хотя своеобразие всех конгрессов FISAE состоит в том, что, владея языком экслибриса, каждый может понимать суть происходящего без перевода. А прочитать тексты основных докладов можно и после выступлений. Тем более наш распорядок дня едва позволял увидеть даже главные выставки, организованные гостеприимными хозяевами.
Выставки:
«Происхождение печатного экслибриса», где представлены средневековые манускрипты, тисненные золотом переплеты и печатные экслибрисы, изготовленные до 1600 года (Женева);
«Художественные особенности тона и цвета в японском экслибрисе»;
«Грегор Рабинович: из России в Швейцарию»;
«Лучшие произведения Второго конкурса компьютерного экслибриса»;
«Мировой экслибрис: 2004–2006»;
«Диалог художников: Зуев, Бортников, Константини, Бретт»;
«Экслибрис — зеркало времени» — швейцарский национальный музей (Пранжи);
«Женщины-художники: эрос и экслибрис» Humus Gallery (Лозанна).
Доклады:
«Экслибрис: французская точка зрения» в изложении Ж.-Ф. Шессинга, президента Французского общества экслибриса;
«Создание базы данных экслибриса: на примере коллекции Франка в Британском музее» в изложении Э. Пинкотта;
«Новые пути в мире экслибриса» в изложении М. Байенса;
Дискуссия на тему «Как пробудить интерес к экслибрису?».
Среди главных впечатлений конгресса хочу отметить заметно превосходящий всех уровень работ наших художников. Имена из «первой десятки» известны сегодня коллекционерам и исследователям экслибриса во всем мире. Каждый из них почитает за честь иметь экслибрис, созданный М. Верхоланцевым, Ю. Ноздриным, В. Верещагиным, А. Калашниковым, Ю. Смирновым, О. Яхниным, Ю. Боровицким, В. Зуевым, В. Кортовичем, Ю. Люкшиным. Обладая ярко выраженным творческим почерком и достаточным авторитетом, эти мастера могут создавать свои композиции, не согласуя сюжет с заказчиком. Подобную «вольность» в других видах искусства позволяют себе лишь крупные художники. Забегая вперед, скажу, что у хабаровского зрителя скоро появится возможность увидеть оригинальную выставку лучших российских мастеров экслибриса. Первая передвижная выставка «Современный российский экслибрис» уже второй год путешествует по стране и ждет встречи с дальневосточниками.
Конгресс... Конгресс. Конгресс!
Видимо, были на то причины, и потому на церемонию открытия явились далеко не все аккредитованные участники (немногим более половины). В основном это коллекционеры из многих стран Европы, Азии и Америки. Остальные прибыли позже. Как правило, это мужчины возраста старше среднего. В первый день мне удалось пообщаться с представителями Нидерландов, Швейцарии, Германии, Испании и США и Тайваня, одной женщиной — менеджером Тайваньского общества экслибрисистов. А из наших соотечественников присутствовали питерские художники: Л. Строганов, В. Верещагин, Е. Киселева; московские: Ю. Ноздрин, Ю. Смирнов, А. Бобрусов; белорусские: Р. Сустов, А. Тихонова, А. Волчок; киевлянин Р. Виговский; Е. Сухова (Сургут), Г. Кулишов (Каргополь). Большинство художников имеют в активе несколько конгрессов, и, естественно, четко представляют, что их здесь ждет. Сюрпризы иногда случаются, но это скорее исключение, чем норма. Широко известные в мире экслибриса коллекционеры и исследователи У. Э. Батлер (знаменитый правовед из США, издатель, обладатель крупнейшей в Европе частной коллекции) и В. Худолей (академик от медицины, успешно сочетающий еще и обязанности вице-президента FISAE), конечно, тоже были здесь.
Конечно, знание языков значит многое и в нашем деле. Ведь участников конгресса интересуют не только новые и старые произведения, выполненные в виде графической миниатюры с обязательным наличием владельческой надписи. Приходилось отвечать на вопросы о моих любимых техниках исполнения, темах, сроках на выполнение конкретного заказа, комментировать готовые сюжеты и зашифрованные в них смыслы. А если контакт удавался без видимых сложностей, приходилось иногда говорить и о себе лично, о том, что река Амур — самая крупная река в Азии, а мой родной город — столица Дальнего Востока России.
Любопытно, но факт: когда на второй день на конгрессе появилась большая группа участников из Китая, им тоже пришлось объяснять многое из того, что было неведомо европейцам про нас. Дело усложнилось тем, что у них проблем с языком еще больше, чем у россиян. Впрочем, представители библиотек Шанхая и Пекина чувствовали себя свободно и в этой ситуации. Они брали числом и энергией. Еще одно наблюдение: представители КНР интересуются русской темой, особенно нашими «куполами».
Еще одна запоминающаяся встреча состоялась на третий день. Некая Натали Дитрих, родившаяся в Николаевске-на-Амуре, некоторое время была студенткой Хабаровского педагогического института (факультет физвоспитания), пока тридцать лет назад не вышла замуж за немца. Теперь она живет в ФРГ, работает переводчиком, а экслибрис — это ее страсть и средство полезного общения. Предложила мне свои услуги в качестве промоутера. Моя первая реакция — а почему бы и нет? — позднее сменилась на простое желание сделать для этой явно неглупой и энергичной дамы приличный экслибрис с заранее оговоренным сюжетом. Благодаря стараниям Натали я познакомился с доктором из Австрии, который просто очаровал меня тем, что проявил неподдельный интерес к латинским, итальянским и немецким надписям к моим экслибрисам (так называемые motto). Этот интеллектуал слово за словом интерпретировал их на свой лад, часто меняя изначальный смысл выражения, которое я подбирал из словарей и дневников художников.
Коллекционеры — забавные люди. Чтобы это понять, стоило ехать на этот конгресс. Так, одна пожилая американка сразу призналась, что не является ни художником, ни «коллектором», ни издателем в привычном понимании. Показав свою небольшую коллекцию, напоминавшую больше собрание конфетных фантиков, она предложила мне обмен на одну из моих работ. Пока я подбирал английские слова для вежливого отказа, считая всякий обмен с ней неравноценным, миссис обмолвилась о том, что занимается собиранием и публикацией экслибрисов, выполненных другими мисс и миссис, и до сих пор она имела только американские знаки. Что же, решил я, час пробил — и обменялся экслибрисом моей бывшей студентки, весьма талантливой когда-то.
То, что международный конгресс экслибриса не очень похож на другие форумы подобного масштаба, стало ясно сразу. Каждый участник (художники, коллекционеры, чиновники от национальных культурных, книжных, экслибрисных и других ведомств) прибыл в Швейцарию за свой счет. Мотивов я насчитал не так уж много: либо показать новые свои произведения в надежде на спрос, либо приобрести ценный экземпляр, либо осуществить выгодный обмен, пополнив тем самым свою коллекцию. Наконец, получить возможность выхода на новый творческий и технический уровень. Это и была моя основная цель, ведь экслибрис как явление культуры наиболее активно развивается именно в последнее десятилетие. Не случайно в рамках XXXI конгресса в Ньоне проходил II Международный конкурс компьютерного экслибриса (т. н. CGD — Computer Generated Design), собравший свыше 280 участников из 35 стран.
В национальном музее Швейцарии хранится флаг, на котором вышито: Freiheit, Bildung, Mohlstand (Свобода, Образование, Благополучие), ставшие девизом этой страны. Наверное, каждому иностранцу, пребывая здесь, хочется пожелать подобные правила жизни своей стране, подумалость мне тогда. Позднее, уже пересекая Россию поездом в течение долгих шести суток, я вспоминал не только Альпы с высоты птичьего полета и озера, памятники и непуганых лебедей, но и тех хороших людей в нашей стране, благодаря которым осуществилась моя «блажь».
А в Китай я обязательно поеду тоже. Ведь следующий XXXII конгресс экслибриса будет через два года в Пекине.
Антон ВОЛЬГУШЕВ, художник,
доцент кафедры изобразительного искусства ДВГГУ
Хабаровск

За статью спасибо:
автору и сайту http://www.slovoart.ru/node/1784

Галина Подольская. Офорты Александра Постеля в собрании Одесского Дома-музея имени Н.Рериха

20 ноября 2015 года в Одессе открывается выставка офортов Александра Постеля из новых поступлений в собрание Одесского Дома-музея имени Н.Рериха. Работы переданы в дар музею доктором филологических наук, академиком Израильской Независимой Академии Развития Наук Галиной Подольской.

Выставка открывается в дни Международной Рериховской конференции. Одновременно с выставкой состоится презентация альбома-каталога.


Стремиться от души к душе

«Все, что мы все делаем, и есть служение Культуре, человечеству и тем самым миру всего Мира»
Николай Рерих, 1932 г.

«Творчество А.Б.Постеля оставляет впечатление удивительной цельности, гармонии, теплоты, излучаемой творениями и их создателем. Благородство, доброта, истинная интеллигентность, высочайшая профессиональная и нравственная требовательность к себе и окружающим <…>, высокое служение искусству и людям. «Нужно стремиться от души к душе», — писал Александр Борисович. Его творчество находило и будет находить отклик в человеке, потому что красота и добро всегда несут надежды».
Елизавета Шистер, Одесский художественный музей, 1990 г.

Предлагаемый читателю материал приоткрывает судьбу наследия Александра Постеля со времени проведения посмертной выставки работ художника в Одесском художественном музее в 1990 году.
По счастью, работы Александра Постеля, волею случая не канули в Лету, оказавшись в Израиле. До 2014 года они заботливо оберегались в коллекции его племянника Анатолия Финкеля. И, защищенные любовью семьи, сохранились так, что и ныне не требуют реставрационных мастерских. Они «дожили» до нас — благодаря близким художнику людям, на протяжении четверти века не позволившим работам офортиста стать предметом коммерции.
Важно, что сейчас они вернулись в Одессу — на родину Александра Постеля…
Израильский художник Анатолий Финкель подарил мне офорты своего дяди. Я передала их в Одесский Дом-музей имени Николая Рериха, в котором 20 ноября откроется выставка «Из посмертного наследия Александра Постеля в собрании ОДМ им. Н.К.Рериха».
Поступившие в собрание Одесский Дом-музей имени Николая Рериха работы Борисовича Борисовича Постеля — это 17 офортов, выполненных в период с 1939 года по 1979 год, карандашный рисунок, датируемый 1946-1947 гг., и фотографии из семейного архива Постелей-Финкелей. На одной из фотографий Александр Борисович выступает на открытии выставки Евгения Адольфовича Кибрика в Одесском художественном музее в 1976 году. На фотографии 1957 года — Александр Постель и Анатолий Финкель — дядя и его племянник…
Вехи жизни и творчества
Александр Постель родился в 1904 году в семье портного. Далее — доля, уготованная каждому подростку его сословия: начальное казенное училище, реальное училище. События Октябрьского переворота перевернули предопределенный ход течения жизни. С 1920 по 1929 гг. — обучается в Одесском художественном институте. Любимые учителя — профессор Т.Б.Фрайерман и офортист В.Х.Заузе. Учиться приходится с перерывами. В 1924 году он вступает в Ассоциацию революционных художников Украины (АРМУ), потом становится ее секретарем. В 1925-1926 гг. — проживает в Москве, где активно сотрудничает с издательствами, участвует в выставках как живописец. Но Москва — Москвою, а Одесса — мама.
С 1929 года Александр Постель — сотрудник Одесского художественного музея, углубляется в изучение истории изобразительного искусства. С 1931 г. и до начала Второй мировой войны — преподаватель Одесского художественного училища имени Грекова.
1941-1945 гг. связаны с Узбекистаном, где он преподает в эвакуированном в Ташкент Московском архитектурном институте, работает как живописец, офортист, занимается автолитографией, участвует в выставках, организации Республиканского художественного училища Узбекистана, становится его директором. В мире изобразительного искусства работы выпускников Ташкентского художественного училища, позже получившего имя П.П.Бенькова, выделяются романтизированным ощущением Средней Азии, не укладывающимся в рамки эпохи соцреализма.

Берег Одессы. 1954

В 1945 году Александр Постель возвращается в Одессу — город своего рождения, город личностного самовыражения и признания — свой до последнего вздоха…
В 1947 году он получает звание доцента, преподает в Одесском художественном училище, Одесском строительном институте, становится членом экспертно-закупочной комиссии Одесского художественного музея. 12 апреля 1963 году художнику присваивается звание Заслуженного деятеля искусств УССР.
Это те вехи в жизни Александра Постеля, которые помогают уяснить его место и роль в организации и развитии искусства советского периода.

Без названия. 1939

Офортист своего века
В творчестве художника органично соединились дар живописца и графика. Александр Постель успешно работал в разных материалах и владел по сути всеми техниками. Дежурная дань жанрам? Возможно, но заветным оставался офорт. Да, да, именно офорт — от первой миниатюры 1939 года до последней награвированной доски — работы, датируемой 1988 годом.
Мастер офорта, Александр Постель получил всеобщее признание. Не буду перечислять групповые выставки — их более сотни. Персональных выставок при жизни художника — три, но все они удивительным образом демонстрируют всеобщее единодушие в оценке творчества Александра Постеля в разные исторические периоды. Это выставка 1946 года — в послевоенной Одессе — знаковая как факт возвращающейся культурной жизни города. Затем в 1965 году — в разгар политической оттепели (Одесса, Кишинев). Выставка в 1974 году — во времена «надежного застоя», когда изобразительное искусство было, прямо скажем, в почете. История переходила в современность, и все складывалось, и в рамках каждого из отрезков времени судьба к художнику благоволила. И не подводила «сухая игла» — тончайшая из техник печатной графики, полюбившаяся Александру Постелю как разновидность офорта.

Голова девочки. 1949

Известно, сухая игла — весьма трудоемкий вид гравирования, что в немалой мере останавливает современное поколение графиков обращаться к этой восходящей к ХУI веку технике на металле. Однако выразительные качества сухой иглы столь художественны, что вопреки трудоемкости отдельные элементы этой техники стали органически дополнять другие виды гравирования, особенно при доработке резцовых гравюр. Владение сухой иглою требует физических усилий и, прежде всего, уверенной, профессиональной руки. Характер штриха и другие приемы использования сухой иглы сродни приемам рисунка пером. Почему? В каждой линии — ощущение руки гравёра как графика. Штрихи, с едва заметным изменением нажима на острую иглу и… ощущение исходящей от глубокой печати энергетики. Это то, что выделяет офорты, выполненные сухой иглою из всех форм глубокой печати. Это то, что стало стихией Александра Постеля.
Напомню музеи, в собраниях которых находятся его офорты: Государственная Третьяковская галерея, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, Музей гравюры и рисунка, Музей архитектуры имени Щусева в Москве. Офорты художника имеются в государственных музеях искусств Узбекистана и Среднеазиатского госуниверситета (Ташкент), украинского искусства (Киев), Музее русского искусства (Киев).
С особым пиететом к работам Александра Постеля относятся в Одессе. Они — достояние Одесского художественного музея, Одесского историко-краеведческого музея, Одесского музея им. А. С. Пушкина, Одесского государственного литературного музея, Одесского Дома-музея имени Николая Рериха.

Рига. 1963

Графические работы художника занимают почетное место в Львовском музее украинского искусства, в музеях изобразительных искусств Харькова, Севастополя, Симферополя, Сумы, Ужгорода, Хабаровска. А офорты имеются в собраниях Николаевского художественного музея имени В. В. Верещагина, художественных музеев Днепропетровска, Полтавы, Донецка, Либедина, Музее имени И. И. Бродского в Бердянске, в историко-краеведческом музее в Черновцах, Музее имени Артема в Луганске.
Работы Александра Постеля есть в Казахской государственной картинной галерее (Алматы), в собраниях государственных художественных музеев Молдовы (Кишинев), Беларуси (Минск), Эстонии (Таллинн), Таджикистана (Душанбе), Туркмении (Ашхабад).
Офорты Александра Постеля имеются в художественном музее Новокузнецка, картинных галереях Челябинска, Екатеринбурга, Нижнего Тагила, в краеведческих музеях Волыни, Житомира, Херсона, музее-заповеднике «Михайловское», народной картинной галерее в Шушенском, в музейном комплексе Всероссийского музея А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге и городе Пушкин, в Мемориальном музее Е. А. Кибрика в Вознесенске, в Коллекции Слищан в Пензе, в Среднесловацкой национальной галерее в Банска-Быстрица в Чехии.

Китобойная флотилия «Слава». 1947

Не знаю, кто еще из графиков того периода был бы столь полно представлен в музейных собраниях. И это закономерно: офортистов такого уровня в СССР было не столь уж много, точнее, слишком мало…
Для почитателей же гравюры — древнейшей из изобразительных техник — современный художник, овладевший техникой сухой иглы, в сознании многих своих современников невольно ассоциировался с мастерами этого жанра — Рембрандтом, Гойей, Цорном, Серовым, Митрохиным, Пикассо, Шагалом. В этом плане Постелю-офортисту, несомненно, повезло с избранной им стезею.
Как офортист, он получил известность и в Европе. В 1937–1938 гг. — представлял советскую графику на выставке в Лондоне. С 1955 по 1957 гг. — участвовал в выставках украинской графики, проводимых в Киеве, Риге, Москве, Варшаве, Кракове. В 1965 году — в ГДР, Венгрии, Александрии (ОАР).
С 1966 по 1983 гг. Александр Постель выставлялся в группе одесских художников в Варне, Сегеде, Марселе, Флоренции, дважды в Генуе, Балтиморе, Югославии, Сплите (СФРЮ), Оулу, Констанце (СРР), Лейпциге и Цвикау, участвовал в выставке советских, в частности, украинских книжных знаков в Братиславе и Афинах. В 1975 году Экспортный салон Министерства культуры СССР представлял работы Александра Постеля в Голландии и США.
Что и говорить, имя Александра Постеля ныне прочно связывается с классикой ХХ столетия и особенно дорого одесситам.
Однако о наследии мастера, оставшемся после его смерти, мало кому известно.

Без названия

Посмертное наследие мастера и люди, сохранившие его
Это случилось в 2007 году. Однажды раздался звонок из Димоны — города на юге Израиля. Звонил художник Анаталоий Финкель, племянник Александра Постеля, хранитель его офортов (правда, эти подробности я узнала спустя время). Извинившись, он сказал, что по его просьбе номер моего телефона ему сообщили в редакции центральной израильской газеты «Вести», на страницах которой время от времени появляются мои статьи. Анатолий пригласил на свою выставку в Тель-Авив в Музей ТАНАХа. Я проживаю в Иерусалиме, но смогла приехать, потом бывала и на других выставках художника.
Шли годы… Анатолий Финкель — человек интеллигентный, замечательный собеседник, благодарный читатель русскоязычной прессы и редкий из художников, кто прочитал все мои книги израильского периода. Со временем наши «телефонные бдения» стали носить более оживленный и открытый характер. Завязалась даже переписка — удивительная для нашего времени — не только по электронной почте, но от руки — на открытках и письмах в конвертах. Почерк у Анатолия разборчивый, как у школьника тех времен, когда я училась в средних классах. Нередко в конверт он вкладывал газетные вырезки с интересными статьями по израильскому искусству, публикации о себе, обо мне… Не всегда за всем уследишь, к тому же, например, приложение «Вести. Юг» к основному корпусу центральной израильской газеты выходит в свет только в южном регионе страны, поэтому остается вне моего поля зрения.
Однажды в разговоре с его женой Ларисой, та обмолвилась, как наша «несовременная дружба» неожиданно стала частью их семьи. Потом, по «сложившейся у нас традиции», также по почте выслала свои вышивки-аппликации с включенными в них фотографиями картин Анатолия. Преподаватель русского языка и литературы, она тактично заметила: «Галочка, это не для выставок. Я просто хочу, чтобы у вас осталось».
Так сложилось, что за эти годы я узнала о семье Финкелей гораздо больше, чем позволяла себе писать в печатном слове. Но нет правил без исключений. В биографическом эссе о художнике в книге-альбоме «Современное Израильское изобразительное искусство с русскими корнями» (Иерусалим, 2011), припоминая информацию, почерпнутую из телефонных разговоров, я написала и о том, что первые уроки рисования были получены художником от его дяди Александра Постеля.
На презентацию книги Анатолий пришел со старательно упакованной картиной. «Это — вам, Галочка, — за «Современное Израильское изобразительное искусство с русскими корнями». И спасибо за строки об Александре Постеле — моем наставнике, моем единственном учителе. Он подарил мне мир искусства. Все, что связано с дядей, — это то святое, что хранит наша семья». В тот момент, скорее по интуиции, чем по услышанным словам, я почувствовала, что ними стоит нечто большее, чем сказано. Почему? За годы общения я привыкла к тому, что Анатолий Финкель в устной и письменной речи изъясняется предельно четко, ясно и последовательно.
Дома я открыла тщательно упакованную картину. Это был мой портрет — композиционный портрет, с чертами натюрморта. На переднем плане — букет с белыми лилиями, рядом — раскрытый том, на страницах которого написано: «Галина Подольская «Современное Израильское изобразительное искусство с русскими корнями». На втором плане — гребни морских волн, из которых вырисовывался мой портрет, пальцы крепко сжимали «пушкинское перо», устремленное к страницам фолианта…
Жизнь — увлекательный сюжет… Я была тронута такой реакцией художника. Аллегория аллегорией, но в созданном художником образе читалась «книга моей жизни в Израиле» — книга, ставшая толчком для дальнейших действий в популяризации современных израильских художников не только в Израиле, но и в странах диаспоры. Это то, что позже вылилось в проекты передачи картин в музеи. Так должно было случиться — по закону бытия, когда унесенные ветром цветы возвращаются к корням и древу своего рождения плодами.
Через какое-то время Анатолий радостно мне сообщил, что подарил один экземпляр издания мэру Димоны , а второй выслал в свою родную Одессу — в Одесскую городскую библиотеку. По его интонации я поняла, что второе для него — гораздо значимее…
«Доски судьбы» и… подарок
У каждого времени свои приметы. Сегодня, если нет трансляций, компьютерных презентаций, изображений на экране произведения изобразительного искусства, означает, что и само произведение вроде бы того не заслуживает. А если ты не выставляешь свое сокровище в фэйсбуке, значит, ты не от века и мира сего. И так ли важен имеющийся у тебя дома, к примеру, портрет Героя Советского Союза Василия Юмакова, выполненный в 1942 за один сеанс художником мирового значения? Это ты под лупой рассматриваешь выведенную графитным карандашом в нижнем краю справа под офортом авторскую подпись…

Василий Юмаков. Герой Советского Союза. 1942

Вопрос в том, что «продвинутые приметы» популяризации искусства обострили во мне потребность в «непродвинутом» ощущении того, что держишь в руках. Это чувство, которое возникает, когда я вижу произведение искусства, с которым вступает в диалог мое сердце. Это то, что движет мною в желании сохранить эту работу для вечности, чтобы и другие увидели ее, чтобы и их сердце забилось так же, как и мое, в лад мазку. Это тот старомодный эмоциональный порыв, который лежит в основе всей моей нынешней деятельности — передаче работ в музеи, где, помимо выставочной жизни они станут предметом функционирования в историко-культурном процессе.

Вид на порт. 1947

Напомню, что металлические пластины, с которых сделаны переданные в музей офорты, после смерти Александра Постеля хранились в семье племянника, относившегося к ним, как отрезку жизни семьи. Но, понимая их значение для искусства, перед отъездом в Израиль Анатолий Финкель передал их в собрание Одесского художественного музея. Процарапанные офортными иглами, они, как «доски судьбы», остались навечно в Одессе… Остались благодаря племяннику.
Летом 2013 года я работала над проектом «Израильская коллекция — Одесскому Дому-музею имени Николая Рериха» и предложила Анатолия принять участие в акции дарения. Как же он обрадовался! Оживился, преобразился, заговорил о родной Одессе! Вспомнил о Русском музее, как по-одесски называл Одесский художественный музей! И… о своем дяде Александре Постеле… Имя Александра Постеля всегда звучало в его устах как часть собственной жизни, как память о семье, в которой остались дорогие ему люди, события, очевидцем которых был он сам. В них — его города, годы и люди…
А вот с офортами просто не смог расстаться — сросся, как с частью бытия мира, в котором вырос. Так в 1991 году с семьей Финкелей в Израиль и перекочевали офорты А.Постеля, как семейные реликвии со штемпелями на обороте «Министерство культуры СССР. Разрешено к вывозу из СССР». С непонятной обычному гражданскому человеку графою: «9. Уполномоченный». В отделе, где ставили штемпеля, с улыбкой простачка слукавил: «Мол, наброски, этюдики. Ну, какие у наших интеллигентов еще заморочки бывают, чтобы все это у себя хранить?» И то правда: никогда не знаешь, что ожидать от чиновника.
В Израиле редко кому из выходцев из стран диаспоры предлагают оставить работу музее, сказать честнее: не предлагают вовсе. В 2005–2006 гг. Музей русского искусства в Рамат-Гане предложил Анатолию Финкелю взять офорты в музейное собрание. Звучало заманчиво, но что-то остановило. Сам был еще в силах. И в офортах, висевших в его димонской квартире, жил в цветущих акациях город, и память о Ташкенте в годы эвакуации, и портрет бабушки с тетей … Ах, если бы было поменьше годков да побольше сил…, то, наверное, и в Израиле могла бы состояться выставка офортиста из Одессы, да и офорты, скорее всего, продолжали бы «жить» в семье…
Я рассказываю обо всем этом, чтобы стало понятно, почему в ноябре 2014 года раздался вновь звонок от Анатолия Финкеля… Он поделился со мною, что в настоящее время Лариса тяжело больна и сам он уже не молод (88 лет за плечами…). Потом еще говорили о жизни, об искусстве, о том, как муниципалитет Рамат-Гана продал с аукциона картину В.Серова из коллекции Музей русского искусства (на мой взгляд, лучшую из собрания), подаренную в ряду других картин семьей Цейтлиных, о том, куда вдруг девался Музей ТАНАХа в Тель-Авиве, много о чем говорили. И вдруг… он неожиданно мне сказал: «Галочка, я хочу вам подарить офорты своего дяди. Вы лучше меня распорядитесь их судьбой…»
Я растерялась, зная, какое место в их семье они занимали, а потом ответила: «Они должны вернуться в Одессу и быть в музее». Потом предложила Анатолию написать воспоминания об Александре Борисовиче, поскольку то, что помнит их семья, — это последнее и завершающее звено памяти об Александре Постеле — значительном художнике ХХ столетия.
«Сухая игла» памяти
Переданные в Одесский Дом-музей имени Николая Рериха офорты образно можно назвать «сухой иглой» памяти, поскольку многие из гравюр носят автобиографический характер. Подборка сложилась таким образом, что, как классические мемуары, начинаются с детства, в данном случае, — с портретов членов семьи, запечатленных в гравюрных миниатюрах, выполненных в 1939 году.

Мать. 1939–940

Перед нами — мать Александра Борисовича — Хана Постель. Она же — бабушка по материнской линии Анатолия Финкеля. И ее дочь Соня — родная сестра Александра Постеля. Она же — тетя Анатолия Финкеля.

Брат Зиновий. 1939–1940

Склонность к рисованию в семье передавалась на «генном уровне».

«В моем роду еще были рисовальщики, не только Постель. Отец был модельером обуви. А модель надо нарисовать в разных проекциях. Вот это он и делал, очень заманчиво. Да и вообще, мог рисовать что угодно. Его рисунки внукам (моим детям) я храню. Мой двоюродный брат был архитектором. Первые свои творческие шаги он совершил тоже под требовательным наблюдением Александра Постеля.
Перед войной, в 4-м, 5-м классах я довольно часто посещал дядину квартиру на Садовой улице (громкое название для однокомнатной трущобы). Там я тихо усаживался, чтобы никому не мешать, и наблюдал, как дядя Саша работает. Он задумал сделать мой портрет. Сохранилась фотография, сделанная им тогда. А сам портрет не сохранился. Во время сеансов смотрел, как дядя работает. Задавал ему вопросы. Что и зачем. Воспоминания о том довольно смутные. Во всяком случае, проявилось любопытство: как это делается? Дядя отвечал». Таковы первые уроки, вдохновившие племянника на школьные «подвиги». «В школе, еще в 5-м классе, — вспоминает А.Финкель, — рисовал всякую смешную чепуху, чтобы вызвать интерес у соседки по парте. Это было еще до войны, а вот уже здесь, в Димоне, одна такая моя чепуха через десятки, десятки лет прилетела по почте из Ганновера от этой бывшей соседки. Эту бумажку я храню».

Осень. Серия «Времена года». 1960

Поток памяти Анатолия не всегда непоследователен. Но у каждого мгновения — свой сюжет. А «сюжет, — любил говорить А.Постель, - движет творчеством…»

«Это было до войны. Помню такой случай. В 12 или 13 лет (точней не могу сказать) мы с родителями жили месяц на даче.
В мой день рождения явился дядя Саша с подарком — этюдником. В нем находились аккуратно нарезанные холстики, набор масляных красок и кисти. Подарив это великолепие, дядя Саша приказал мне рисовать только с натуры. А натуры было много — соседние дачи. Вначале наказ я выполнял старательно. Затем стало скучно. Фантазировать интересней — и я нарисовал штормовое море и тонущий пароход. Вскоре вернулись домой. На моем столике выстроили макеты кораблей, которые я выпиливал из фанеры. Я взял и использовал оставшиеся в этюднике масляные краски синюю и красную на их «закрашивание». А вот какой разнос я получил от дяди Саши! Есть что вспомнить. Ведь я получил по заслугам<…>.
Потом еще много было вопросов и ответов с наглядными пособиями. Уже больше информации я получил, когда Александр Борисович преподавал в художественном училище в Узбекистане, а я жил там же у них».

Независимо от времени и достатка: «Материалы для работы — святое, ну, а работа — святая святых».
Поступившие в Одесский музей имени Н.Рериха офорты — не просто документы истории. Они представляют эстетическую ценность как произведения графики. А Постель — признанный мастер городского пейзажа.

Улочка в Ташкенте. 1944

Гравюра «Улочка в Ташкенте» (1944 г.) словно светится переходами теплых тонов, едва успевая за солнечными зайчиками. Работа изысканно тонкая, проникновенная, передающая своеобразие местного колорита. Она притягивает своим обаянием и вкусом среднеазиатского города.

«Дядя был директором Ташкентского художественного училища, и я частенько приходил туда. Случалось заглядывать в аудитории. Там увидел, что такое натурщица».

Думаете, что это что-то необыкновенное? Для студентов — все равно что стул или стол! И никаких сантиментов.
Как работают над гравюрой, Анатолий увидел позже — по возвращении из эвакуации.

«Дальше, уже в Одессе дядя просвещал меня в своей мастерской. Там я наблюдал, как он тонким резцом наносил линии на пластине. Требовалась необыкновенная аккуратность и тщательность. Ведь проведенную линию не поправишь и не уберешь. Бывало, я помогал ему печатать оттиски офортов на довольно громоздком станке, смотрел, как он наносил краску. Ведь это тоже искусство. Пробежали годы, и в этой мастерской дядя Саша наставлял уже моего сына основам художественной грамоты перед призывом его в армию. Эти знания сыну пригодились. А мне очень и очень пригодилось все увиденное и услышанное у него: выбор цвета для всех участков картины, правильных контрастов, подбор кистей, какова роль подмалевка и как на завершающем этапе проявляется основной творческий процесс.
Александр Борисович считал, что каждая картина имеет сюжет, даже простой пейзаж. Объяснял, что на холсте сначала нужно нанести контурные наброски. Он их делал углем. Объяснял, что можно мягким карандашом, едва касаясь холста. Перед выполнением сложной картины желательно делать эскизный набросок и даже не один, а еще многое-многое другое».

Портовая площадь. 1947

Вечер в порту. 1951

Среди переданных офортов — главным образом — видовые и городские пейзажи Одессы. Это серия изобразительных сюжетов о том, как поутру пробуждаются корабли и краны Одесского порта, как просыпаются мосты, как оживает песчаный приморский берег, как наполняются голосами одесские улицы и удивительные дворики, как расцветают акации и платаны… И во всем — движение жизни, каждому проявлению которой художник никогда не перестает радоваться. И все это тогда такое личное — сегодня — уже эпоха, овеянная настроением возрождающейся после войны Одессы…

Аркадия. 1957–1958

Среди переданных в музей офортов — две работы из серии «Художники — офортисты». Простые, с изысканной композицией, образно отсылающие зрителя к «Капричосам» Гойи и «Мастерской скульптора» Пикассо, они посвящены выдающимся граверам эпох, с которыми вступил в диалог офортист из Одессы.

Капричос Гойи. Серия «Художники-офортисты». 1984

Мастерская скульптора Пикассо. Серия «Художники-офортисты». 1984

И А.Постель-гравер не побоялся этого диалога, потому что к тому времени уже личностно состоялся и профессионально был «самим». Справедливо утверждение его современников о том, что работы Александра Постеля — это «неповторимый, индивидуальный стиль, виртуозное владение техникой, тончайшая живописность черно-белой гравюры, богатство чувственного, эмоционального восприятия природы и человека». (Цит. по : Заслуженный деятель искусств УССР Александр Борисович Постель: 1904 — 1989: Каталог выставки: Графика, живопись. Одесса: Одесский художественный музей, 1990. С.5).
Выставка — это праздник

«Я любил посещать персональные выставки Александра Борисовича. Помню как днем, в рабочее время, заявил начальству института, где я работал, что нужно посетить для обмена опытом одно конструкторское бюро и помчался в музей Пушкина смотреть Пушкиниану (серию офортов, выполненных дядей Сашей). Еще прихватил пару инженеров из моего сектора.
А вот посмертная выставка 1990 года в Русском музее удовольствия не вызвала. Я представлял семью, забот было много. Жена его — Маля — ходить не могла и помогала только советом. После выставки мне намекнули, что работникам музея надо сделать подарки. Конечно, картинами и офортами Александра Борисовича. Пришлось обойти всех их и расспросить, что они предпочитают: пейзажи, цветы, офорты… Обиженных, как будто, не было… Главное, что сама выставка состоялась. Жаль, что уже без моего дяди Саши… Но он всегда говорил, что для него любая выставка — это праздник…»

Выставка — праздник для тех, кого волнует эстетическая и историко-познавательная ценность искусства, кто видит в нем суть образного постижения мира, пытается постичь законы рукотворной красоты, кто черпает в нем духовные силы и полноту ощущения бытия.
Я закончила писать эту статью 19 марта 2015 года. Позвонила Анатолию для вычитки. Он сказал: «Галочка, вы, как всегда, вовремя! Сегодня — день рождения — Ларисы! Значит, будет нам, что читать! И чтобы вы мне были здоровы!»
Одесский Дом-музей имени Николая Рериха уже готовит выставку работ Александра Борисовича Постеля, на которую будут приглашены все музеи, в которых находятся работы офортиста.
Александр Борисович был убежден, что служение искусству и людям заключается в том, чтобы «стремиться от души к душе». Только тогда оно будет находить отклик в человеке. Он был прав: иначе его офорты не оказались бы сейчас музее…

Роза. 1965

Эта прекрасная статья взята отсюда - 

http://club.berkovich-zametki.com/?p=20251